– И что? Разве это что-то меняет? Отпусти девочек домой.
– Почему именно Анадала? Как мне помнится, Жоффер правит Карией.
– Там живет мать Ниары, – ответил Ламог, думая, почему эльф так легко ушел от темы. – У Лайон никого не осталось.
– Что ж. Посмотрим. – Эльф встряхнул роскошной гривой и растаял в воздухе.
Вопросов появилось куда больше, чем было. Старший недовольно покачал головой и погасил зеркало. Внутренний голос явственно нашептывал ему, что он ошибается, очень серьезно ошибается. Но вот где искать эту ошибку – он не знал.
Юноша беспокойно перевернулся на спину и почти проснулся. Слишком тревожные сны пришли к нему, и они вовсе не хотели отпускать его в реальность. Более внимательный взгляд мог бы заметить, что ему больно. И боль эта ему вовсе не снилась.
– Будешь признаваться, гаденыш?! – суровый стражник для верности ударил мальчика носком сапога, отчего тот сложился пополам, не в силах вдохнуть. – Ты кошелек спер?
Большинство подвалов зданий у окраины города были построены так, чтобы ни один звук не проникал наружу – мало ли для каких целей они могли понадобиться. Шпионы – неистребимое племя.
– Нет… – тихий, едва слышный голос ребенка никто не расслышал. Да и расслышав, солдат только усмехнулся бы, продолжая «воспитание» юного воришки носком сапога. По мнению старого мародера, ничто не учит молодежь лучше, чем боль. Да и сговориться бывает намного проще – ведь в упомянутом кошельке высокопоставленного лица было явно немало золота. Можно было и прикарманить немного – стоило только выбить из сопляка правду, куда он успел спрятать кубышку. Вроде бы и времени было немного, поймать убегавшего было очень просто. Ан нет, никак не желает признаваться, наверняка ведь успел сунуть кому-то в огромной, постоянно снующей базарной толпе. Только вот кому?
Самая простая и верная мысль никак не могла прийти в голову этому человеку – мальчишка не виноват. Мало кто смог бы выдержать несколько неслабых ударов кованых сапог и не сломаться.
Сильная рука вцепилась в тонкое плечо мальчишки, отчего тот застонал, и поставила его на ноги. Солдат наклонился и, ухмыляясь, посмотрел в почерневшие глаза юного пленника, в которых стояли слезы боли.
– Не брал?
– Нет, господин… – едва сумел шевельнуть губами тот. И тут же отлетел в стене, впечатавшись в нее всем телом.
– Сопляк, – выплюнул стражник, с нескрываемым удовольствием следя, как потерявший сознание юнец сползает по стене, оставляя кровавый след. Подойдя, наклонился, для верности попинав бесчувственное тело носком сапога. Несильно, только чтобы убедиться, что тот действительно в отключке. Потом перевел взгляд на кровавую дорожку.
– М-да. Ну ничего, сдохнешь – туда тебе и дорога. Плакать по тебе все равно никто не будет. У-у… жалко, времени сколько потратил на это отродье…
Сознание возвращалось очень медленно, явно раздумывая, а не стоит ли улететь отсюда подальше? Благо темный тоннель, из которого тянуло приятной, ласковой прохладой, так и звал к себе. Но до него было все-таки слишком далеко и сознание с тяжким вздохом окунулось в горящий подвал. Впрочем, только ему казалось, что вокруг стоит нестерпимая жара – случайный человек, оказавшийся там, непременно бы поежился от свежести, так отличающейся от ласкового тепла, царящего снаружи. Но случайные люди не рисковали ходить по подвалам, даже с такой предусмотрительно приветливо распахнутой дверью – мало ли кто может оказаться внутри. Поэтому даже самые отчаянные старались держаться от этого подвала подальше, особенно послушав рассказы тех, кому «посчастливилось», по той или иной причине оказаться внутри.
Отлично понимая это, мальчик постарался пошевелиться. Избитое тело тут же отреагировало на такое издевательство нешуточной болью, раненым зверем забившейся внутри.
– О-ох… – простонал он.
Изо всех сил стараясь победить себя, он пополз к свету. Разбитая голова продолжала сочиться кровью, сознание ежесекундно грозило оставить его и, не возвращаясь, пройтись до того странного туннеля, от которого веяло прохладой. Он уже не обращал внимания на искусанные в кровь губы, на сорванную с ладоней и локтей кожу – просто полз. Зная, что там, снаружи, ему не помогут – придется как-нибудь доползти до хибары и уж там отлежаться. Стоило бы подождать ночи, чтобы шанс не попасться на глаза стражникам возрос, но немилосердно раскалывавшаяся голова не давала прийти такой простой мысли. Десяток крутых ступенек вверх – и глаза обжигает яркий свет солнца, стоящего в зените. Адский жар вмиг охватывает и так горящее огнем тело – и он не выдерживает.
– Эй! Ты как?
– Свен?
– Да я, я… Кто же еще… Жив?
– Вроде…
– Хорошо. Не болтай. Я тебя до дому снесу.
– Там… он…
– Да помню, – друг отмахнулся. – Ты что, забыл, где наш дом?
Не дожидаясь ответа, он осторожно поднял его на ноги и, подставив плечо, практически понес его. Друзья медленно побрели по улице.
Неожиданно Свен рванулся в сторону. Он вскрикнул, не сумев сдержать боль.
– Извини… – прошептал друг.
Приоткрыв глаза, он увидел, как по дороге промчался одинокий всадник. И если бы Свен не сорвался в сторону, то могучий ящер просто растоптал бы обоих.
– Это ты меня извини. Я должен был смотреть…
– Не надо. Сам справлюсь, – отмахнулся юноша.
Лицо молодого всадника еще несколько секунд стояло перед глазами мальчика, словно кто-то хотел, чтобы он запомнил этого лихача.
– А кто это был?
– Да какая разница? Кажется, кто-то из принцев… И ведь слова не скажи, сразу раздавят. Что так раздавят, что эдак раздавят…